Автор: Корейский Песец
Пейринг/Персонаж:
baseline!КайЛу ― Кай (Ким Чонин)/Лухан (Лу Хань),
broken!ЛуМин ― Лухан/Сюмин (Ким Минсок),
broken!КайЁль ― Кай/Пак Чанёль,
бодрой рысью в антре ― Сухо (Ким Чунмён)
Рейтинг: tag!18+
Жанр: ballet!AU, романс-новелла
Размер: 16 200
Предупреждения: по заявке: балет!АУ, Хань впервые сталкивается с балетом, знакомство с труппой и «внутренней кухней». Немного о школах балета, пуантах и «премьерах». Мини (А вот хренушки! © Анон, сколько написалось, столько и притащено)
Размещение: запрещено
Авторские примечания: без стрельбы/мордобоя/хэнтая и прочих моих любимых фишечек *плачет* «В Багдаде всё спокойно» ― моральная готовность к эффекту не требуется, если вы не шиппер луминов и чанкаев, конечно.
БОЛЬШЕ И НЕ НУЖНО
― * ―
Антре
― * ―
Если бы Ханя спросили, как он умудрился, охотясь на сенсацию, оказаться на премьере «Вильгельма», он бы чёрта с два ответил. То есть, он ответил бы. Нецензурно и бессодержательно. Исключительно потому, что сам не мог до конца понять, как он попал в этот зал и почему уже несколько минут мнёт в руках ни в чём не повинное либретто.
― * ―
Если вернуться к началу, то начиналось всё вполне обыденно и прилично. В понедельник на утренней пятиминутке руководство рвало и метало, орало на тему лентяев и лодырей в редакции и требовало вот немедленно ― прямо сейчас ― вынуть из цилиндра или рукава, подобно фокуснику, убийственную сенсацию и «чтоб к концу недели вся страна вопила в восторге от субботнего выпуска». Разница между «прямо сейчас» и «субботний выпуск» никого не смущала.
Оперативный отдел субботнего уважаемого развлекательного издания ― диссонанс между «уважаемым» и «развлекательным» опять же никого не смущал ― засел в кабинете редактора. В оперативный отдел входили четыре журналиста, два фоторепортёра, один писатель, украшавший каждый субботний выпуск небольшим юмористическим или трагическим рассказом, инженер, мангака средней паршивости и «мастер на все руки», придумывавший всякую развлекательную мишуру. Ещё были рекламщики, но они предпочитали держаться особняком.
Хань пристроился на подоконнике и сосредоточенно набирал сообщение Минсоку, который зачем-то звонил во время пятиминутки. Хань ответить на звонок не смог, поэтому и писал пространное сообщение, пока коллеги из оперативного отдела занимались мозговым штурмом на тему сенсации.
― ...и вот, значит, тут землетрясение начинается и...
― Как же оно начнётся? И чем это ты землетрясение устроишь?
― Жертвы ещё...
Хань озадаченно вскинул брови, сообразив, что он упустил нечто важное. Какое ещё землетрясение? Тут в руке завибрировал телефон, сообщив о приёме ответного послания. Хань забыл о землетрясении и уткнулся в дисплей. Минсок собирался сегодня вечером встретиться в ресторане и поужинать. Хань хотел набрать ответ, но не успел.
― А что об этом думает наш самый удачливый охотник?
Удачливым в редакции считался именно Хань. Он вообще при желании мог похвастать своеобразной репутацией китайца, влюблённого в корейский язык. Пять лет в Корее во время учёбы и ещё пять ― после завершения обучения. Хань лучше самих корейцев знал древние высказывания и пословицы. И ему никогда не отказывали в интервью. Даже самые вредные звёзды и знаменитости ― никогда. Редактор приписывал удачливость и везение Ханя врождённому обаянию и китайской пронырливости.
― О чём? ― вскинув голову, спросил Хань. Он понятия не имел, что там уже принялись обсуждать коллеги.
― Видимо, у Ханя куча собственных сенсаций, поэтому он даже не считает нужным слушать обсуждение, ― недовольно высказался один из фоторепортёров.
― Вовсе нет. И я внимательно слушал.
Ни черта не слушал, но объяснять коллегам ситуацию со своей личной жизнью Ханю не улыбалось.
― Так как? Ты сможешь это провернуть?
― Я могу всё провернуть, если потребуется, ― несколько легкомысленно отозвался Хань.
― Отлично. Сегодня у тебя будет такая возможность. Жду статью от тебя в пятницу. Билет возьмёшь у секретаря.
Хань едва не сверзился с подоконника, огорошенный столь внезапными инструкциями. Потом незаметно подсел к писателю и потормошил его.
― Чунмён, о каком это билете редактор толковал?
― Ничуть не сомневался, что ты всё пропустил. Меньше бы в телефоне торчал. Речь шла о премьере «Вильгельма» сегодня вечером.
― Театральная постановка? Или мюзикл? ― опешил Хань.
― Нет. Опера-балет. Сейчас много болтают о тамошнем корифее. Или он солист, не знаю точно, как правильно. Я далёк от этого.
― Оперный тенор?
― Какой ещё тенор? Нет, речь о танцовщике балета. Говорят, что-то особенное. Критики называют его «Богом Танца». В общем, сходишь, поглядишь и напишешь статью либо о премьере, либо, если повезёт, возьмёшь интервью и напишешь об этом парне.
― А раньше написать было некому?
― Раньше он тут не светился. Он недавно только вернулся из Франции ― там и выступал года четыре, наверное. Признанная звезда в Европе, как минимум. Сегодня он впервые будет выступать на большой сцене в Корее. К слову, неделю назад он был в Пекине и наделал много шума парой выступлений. Вроде бы это были сольные отрывки из балета Аштона «Ромео и Джульетта» в джазовой обработке. Китаец у нас тут ты, стало быть, о балете ты должен знать больше всех нас вместе взятых. В Китае ведь балет намного популярнее. Нет? Да?
Хань тоскливо вздохнул, одарил Чунмёна проникновенным укоряющим взором, вернулся на подоконник и набрал сообщение Минсоку с извинениями и отрицательным ответом, объяснил, что сегодня поужинать вместе никак не выйдет ― редакция «Субботы» требует жертв, если и не кровавых, то всё равно где-то близко ― с точки зрения Ханя.
Может, оно и к лучшему. Минсок Ханя устраивал вполне, не говоря уж о том, что в двадцать восемь пора бы остепениться и обзавестись домом. Настоящим домом, где слово «дом» больше, чем просто слово. И поначалу всё казалось прекрасным, но постепенно... постепенно Хань стал понимать, что чаще сам себя обманывал, чем говорил правду. И он хотел, чтобы его согревали и обнимали, когда он возвращался домой после работы, чтобы его любили, чтобы он мог о ком-нибудь позаботиться, прижаться к кому-нибудь горячему и несдержанному, чтобы его всё время хотели, чтобы что-то случалось хоть иногда, что-то, выходящее за привычные и опостылевшие рамки, чтобы... Наверное, Хань хотел слишком многого, но всё равно получал прямо противоположное: Минсок заботился о нём, как наседка, предпочитал быть любимым сам, прижимался к Ханю и пытался согреться, о несдержанности и заикаться не стоило ― где несдержанность, а где Минсок, вечно спокойный и тихий. Никакой романтичной спонтанности в личной жизни и никаких ярких событий.
Хань не любил суматоху, но повседневные обыденность и размеренность его убивали ― хотя бы сейчас он начал это понимать. Когда-то он думал, что быть с тем, кто стоит на той же ступени, ― лучший вариант из возможных. Когда-то он думал, что его темперамент может удерживать отношения за двоих. Может, не вопрос, но именно удерживать на одной отметке, ровно, однообразно. И Хань в итоге позволил себе помечтать об отношениях с кем-то, кто был бы старше. Или младше. Первый вариант давал многое для души, второй ― для тела, а хотелось сразу всё. Но любой вариант, предположительно, приводил всё к тому же результату.
Наверное, такова сущность любых отношений: яркое начало, бурная завязка, успокоение и привычная ― тоскливая и бесцветная ― обыденность. А не лучше ли тогда отказаться от любых отношений?
Если уж начистоту, то Хань после знакомства с Минсоком испытал чувство облегчения, когда не потребовалось спорить о позициях в постели. Разумеется, речь не шла о консервативности, и Хань спокойно воспринимал любой расклад, просто сам до конца не мог понять, почему после знакомства с Минсоком остро возжелал получить главную роль в их отношениях. Причём Хань прекрасно знал, что пресловутая «главная роль» отнюдь не всегда является главной на деле, ― у него уже имелся опыт подобного плана.
Шло время, и Хань постепенно испытывал всё большее неудовлетворение от отношений с Минсоком и хотел уже совершенно иного. С другой стороны, Минсоку всегда удавалось гасить раздражение Ханя и придумывать что-то такое, что увеличивало запасы терпения Ханя и заставляло откладывать перемены. Не встряски и не яркие события, но нечто такое щемяще нежное и мягкое, тёплое, напоминавшее о начале. Наверняка тот ужин, что Минсок запланировал, тоже поспособствовал бы улучшению их отношений. Или нет, потому что Хань с трудом уже терпел.
В любом случае ― не судьба. Вместо ужина Ханю полагалось быть в ином месте.
― * ―
И вот, Хань уже несколько минут мял в руках ни в чём не повинное либретто, проклинал редактора и пытался сообразить, что он вообще знает о балете и опере. И что это за «Вильгельм» такой. Причём он до сих пор не додумался открыть и прочесть либретто, а ведь там содержался краткий пересказ всего, чему предстояло случиться на сцене. Либретто для того и составлялось, чтобы помочь зрителям разобраться в постановке.
Хань тосковал с начала постановки минут десять или двенадцать, глупо пялился на сцену, не понимал, что вообще происходит, и мечтал куда-нибудь сдёрнуть. А потом... потом он забыл об этом, когда увидел тот танец.
Нет, не так. Не танец, а Танец.
Причём впечатлил Ханя именно танец, само действо, ибо сидел он довольно далеко от сцены, не имел при себе театрального бинокля и не мог различить в деталях танцовщика. Но это и не требовалось. Хань не подозревал, что человеческое тело может быть настолько выразительным, однако движения и позы оказались столь же красноречивыми, как мимика или слова.
Во время короткого перерыва Хань подслушал беседу нескольких критиков в холле и выяснил, что того приметного танцовщика называют Каем, он очень талантлив и обладает редким сочетанием способностей. Во время беседы упоминали о распространённых недостатках танцовщиков. Например, безупречная, отточенная техника и прекрасная пластика, но полное отсутствие артистичности и выразительности. Или же ситуация могла быть обратной ― с минусом в технике. И Хань узнал, что у танцовщиков, не обладающих артистичностью, нет ни одного шанса попасть в солисты или, если речь о женщинах, в примы. Артистичность и выразительность ― обязательные условия для того, чтобы стать звездой.
Если вернуться к Каю, то как раз в его случае критики были поражены тонкой игрой и выразительностью. Более того, они выделяли в мастерстве Кая некий редкий сплав французской и русских школ, сыпали терминами, но Хань в этом ничего не понимал, поэтому уже подслушивал дальше «пнём с глазами». Коль говорить начистоту, то в балете Хань различал ровно три явления: балерина, трико и пуанты.
― Удивительно сильный актёрский темперамент, ― восторгался критик явно китайского происхождения. ― Особо следует отметить выразительность ладоней и мимику. Если вы обратили внимание...
― Да-да, он использует средства пантомимы, ― тут же согласился кто-то с китайцем.
― Говорят, после выступления в Пекине композитор Чжан планирует написать балет специально для Кая...
― Это пока лишь слухи, но они могут оказаться правдивыми. Особенно если руководитель балета сделает официальное заявление и сообщит, что Кай будет ведущим танцовщиком.
― Разве он сейчас не ведущий?
― Был ведущим в труппе «Гран Опера» во Франции. В Корее он пока выступает как один из солистов труппы.
― Как странно...
― Ходят слухи, что господин Ли считает Кая недостаточно техничным для того, чтобы быть ведущим танцовщиком. Хотя... характер у Кая... гм... Характер, в общем. Скорее всего, просто никак с господином Ли не найдут общий язык, но это дело времени. Кай талантлив, а господин Ли никогда не был глупцом.
Хань досидел до конца постановки, жадно впитывая в себя те эпизоды, где фигурировал Кай, и после выбрался в холл вместе с прочими зрителями, а там уже проходило нечто вроде небольшой пресс-конференции по поводу премьеры для телевизионщиков. И Хань впервые смог увидеть Кая не то чтобы близко, но довольно детально ― на большом мониторе.
Строгий костюм, удивительно смуглая кожа и волна откинутых со лба тёмных волос, тяжёлый пронзительный взгляд и резкие черты лица. Если на его танцы можно было смотреть вечно, упиваясь их красотой и выразительностью, то сам по себе Кай в остальное время казался, скорее уж, неприятным и отталкивающим, отстранённым и холодным. Более того, понаблюдав за неловкими порой движениями Кая во время короткого интервью, Хань даже поставил ему диагноз «зажатый», потому что вне сцены ничто в Кае не напоминало о свободе движений, грации, выразительности и изяществе. С трудом вообще верилось, что этот человек способен не то что потрясающе, а вообще хоть как-то танцевать.
Позднее Хань обратился к местному администратору с просьбой побеседовать с Каем и узнать, сможет ли тот дать интервью для субботнего издания. Администратор вскоре сообщила, что интервью Хань получит, но уже не сегодня. Зато он может прийти завтра или послезавтра на дневные занятия и репетиции, например. Хань записал адрес, забрал в гардеробе свою одежду и вышел на парадное крыльцо, на ходу пытаясь застегнуть куртку и повязать шарф. Он задержался возле колонн, а когда безразличным взглядом скользнул по ступеням и тротуару, замер на месте.
Кая он узнал сразу же, несмотря на спадавшую теперь на глаза длинную чёлку. Напротив Кая стоял взволнованный парень, чуть старше и чуть выше, хотя они оба отличались внушительным ростом. Этот парень что-то горячо говорил, размахивал руками и пытался время от времени натянуть шапку на забавно торчащие в стороны уши. Видимо, от холода у него замёрзли руки, поэтому Кай поймал его ладони, осторожно потёр и оплёл своими пальцами. Унявшись, взволнованный парень заговорил спокойнее, но даже не попытался спрятать счастье, которым его лицо светилось всё то время, что Кай согревал его руки собственными.
Хань видел, как они вместе сели в подъехавшее такси. И смотрел, как они обнимались, а, быть может, даже целовались ― с такого расстояния и с высокой позиции Ханя трудно было разобрать в точности. Хань проводил отъехавшее такси печальным взглядом и поднял воротник куртки повыше. У него тоже замёрзли руки, но согреть их было некому. И какого чёрта он так расстроился? Подумаешь, обнимались, грели руки или даже целовались. Его это не касалось ― у него свой парень есть.
Чёрт.
И что только Кай нашёл в том нескладном и ушастом парне? Подумаешь, ярко улыбается и счастьем светится. Не он один так умеет. А некоторые вот даже намного симпатичнее. Не лучше ли найти кого покрасивее? Хотя... это личное дело Кая всё-таки. Если его устраивает тот ушастый, то...
Хань сунул руки в карманы куртки и медленно стал спускаться по ступеням. Ему уже одинаково сильно хотелось и не хотелось брать у Кая интервью.
Хань замер перед дверью Минсока спустя полчаса и сглотнул. Вообще-то он домой собирался. К себе. Но ноги принесли его к Минсоку. Пришлось позвонить дважды, после чего дверь распахнулась.
― Хань?
― Я, наверное, сейчас уйду, ― честно признался Хань.
― Тебе не нужно уходить, ты вполне можешь переночевать здесь.
Он помотал головой и затянул шарф на шее потуже.
― Мне нужно кое-что. Если ты не сможешь мне это дать, я лучше пойду.
Минсок прекрасно его понял ― разговор об этом уже заходил, но в прошлый раз Минсок отказался. В этот раз ― схватил Ханя за руку и втащил в квартиру.
― * ―
Вариации
― * ―
Хань чистил зубы в ванной и внимательно изучал в зеркале собственное лицо. Пытался оценить своё состояние и эмоции после насыщенной ночи. С одной стороны, он давно уже не делал ничего подобного. С другой стороны, убедился в том, что действительно хотел этого, и ему этого не хватало.
Вроде всё хорошо. На первый взгляд.
Но ещё был Минсок. И Минсок явно не испытывал восторга от внезапной смены ролей и резко навалившейся ответственности. Он ни слова не сказал по поводу, ничем Ханя не упрекнул, но напряжение отчётливо ощущалось. Хань никогда не был дураком, наоборот, он всегда довольно точно чувствовал людей и чутко улавливал их настроения. И он знал наверняка, что Минсоку намного больше нравится получать, чем отдавать. Если бы Хань не хотел того же, всё было бы прекрасно. Но время многое меняло в людях. Будь Ханю и Минсоку по двадцать, всё могло бы сложиться иначе. Но они оба уже давно миновали тот горячий возраст, когда эксперименты воспринимались с бурной радостью.
Хань умылся, провёл кончиком пальца по подбородку, оценив гладкость матовой кожи, и выудил из кармана брюк карточку с адресом. Презентабельный квартал, хоть и не в центре. Если Хань правильно помнил, там как раз располагались частные дома, довольно большие и минимум в три-четыре этажа. Удобнее всего добираться на автобусе или на такси.
Вспомнилась подсмотренная накануне сцена. Интересно, на что похожи отношения Кая и того ушастого парня? И есть ли у них проблемы в личной жизни? Вряд ли, наверное. Если учесть, каким счастьем светилось лицо ушастого. Быть может, эти двое только начали встречаться, поэтому... поэтому сейчас у них самый яркий эпизод в жизни. Начало отношений ― это всегда сказочно прекрасно. По крайней мере, так было у Ханя.
Минсок варил кофе и одновременно смотрел любимые шоу по телевизору. Хань никогда не понимал этой увлечённости, но едва не облился кофе, когда увидел на мониторе того самого ушастого парня ― эти выдающиеся уши он не мог не узнать.
― Кто это?
― Что? ― Минсок с лёгким недоумением осмотрел Ханя. ― С каких пор ты заинтересовался ведущими? Это Пак Чанёль. Хотя, может, ты часто видел его лицо... Он очень популярный ведущий. В этом году даже ведёт раза в два больше шоу, чем в прошлом. Очень обаятельный чудак, болтушка та ещё, но приятный. Всегда улыбается. Его называют мастером хорошего настроения. Года два назад впервые появился на экране, вёл передачу о путешествиях по Европе.
В голове у Ханя щёлкнуло на последней фразе. Путешествия по Европе, два года. Франция и Кай. Могли ли эти двое познакомиться ещё тогда? Два корейца в чужой стране, почему бы и нет?
― Франция, Эйфелева башня... ― пробормотал он на автопилоте.
― Точно-точно! Ты видел это шоу? ― немедленно оживился Минсок, подтвердив тем самым предположение Ханя. ― Разные и всякие премьеры, опера там, вроде бы. Ещё он брал интервью у какого-то нашего артиста, выступавшего в Европе. Эффектный такой парень, молоденький, очень скромный, но уже с принципами ― я плохо помню детали. Но шоу было весёлое, да.
Ну вот, стало быть, эти двое знакомы уже два года. Когда же они начали встречаться? Ещё в Париже или только здесь? Но то, как Кай грел руки Чанёля... это было так интимно и красиво. Нет, началось у них всё ещё в Париже, это точно, а в Корее ― продолжилось. И Чанёль так светился счастьем наверняка потому, что радовался приезду Кая.
Хань помотал головой и вернулся к кофе. Так не пойдёт ― он слишком много думал о Кае и Чанёле. Пусть даже это профессиональная привычка журналиста ― копать глубоко, но не с таким же жадным интересом. Однако, если подумать, они смотрелись вместе колоритно: высокие, словно модели, оба не идеальные красавцы, но весьма эффектные и запоминающиеся, мужественные и контрастные. Один сиял счастьем и улыбками, много говорил, второй казался мрачным, как старинный замок с привидениями, отмалчивался и улыбался очень редко и немного смущённо.
Интригующе. И срубить сенсацию можно хотя бы оглаской их отношений. Если доказать, что они в самом деле встречаются и спят друг с другом, хотя могут и не спать, ведь далеко не все такие пары придают большое значение сексу. Конечно, подобная огласка вполне способна поставить крест как на карьере одного, так и на карьере другого. Будь Хань обычным среднестатистическим журналистом, он наплевал бы на всё ради сенсации. Но Хань был особенным ― точно таким же, как те двое. И он слишком хорошо знал, как трудно мириться с общественными устоями тем людям, что подобны ему. В Китае чуть проще, а в Корее всё совсем плохо. Это несправедливо, но мир вообще редко справедлив хоть к кому-нибудь. И если бы Хань сделал нечто подобное и выставил на всеобщее обозрение отношения, которые всеми осуждались, сам себя потом воспринимал бы как недостойного человека.
Нет уж, Хань предпочитал удовлетвориться сенсацией иного плана. Например, написать об успехах Кая в Европе ― это тоже немало. Быть может, во время беседы с Каем он найдёт ещё несколько интересных моментов, и тогда можно будет написать не одну статью, а серию. Редактор будет счастлив, как и руководство. Тем более, с этой недели начинались воскресные постановки, и вспыхнувший интерес к «Вильгельму» и Каю поспособствует росту продаж издания. Возможно, увеличат стандартный тираж, а это ― симпатичные премии сотрудникам. Главное, статьи должны отличаться от прочих, ведь не один Хань открыл охоту на Кая.
― * ―
Он не ошибся ― по нужному адресу отыскал пятиэтажный особняк. Здание относилось к жилым, но весь первый этаж, судя по вывеске у ворот, занимала школа. Внутрь его запустила консьерж строгого вида, она же и рассказала, что дом принадлежал ранее кому-то другому, но его выкупил господин Кай за несколько месяцев до своего возвращения в Корею. Однако жизнь артистов складывалась не только из одних выступлений на сцене, им также требовался постоянный доход, как и свежая кровь, поэтому они держали школу, где занятия вели талантливые танцовщики и существовало деление на начальную, среднюю и продвинутую группы. Это ― помимо обязательных репетиций для всех артистов как под руководством опытных мастеров, так и самостоятельно.
Хань выяснил, что Кай занимался танцами ― самое меньшее ― десять часов в день. Любопытно, как подобное можно выдержать? Невольно он спросил об этом вслух.
― Господин Кай ― трудоголик и перфекционист, ― махнула рукой консьерж. ― Он и пяти минут не в силах выдержать без движения. Видите вон ту лестницу? Она ведёт на верхние этажи, и я прошу вас туда не подниматься. Там жилые помещения, местами идёт ремонт. Только в случае личного приглашения господина Кая вы можете пройти туда вместе с ним. Это правило школы. Вы можете быть здесь хоть ежедневно и круглосуточно, но только на первом этаже, в школе.
Хань покивал и аккуратно повесил куртку на фигурную вешалку в просторной приёмной, после чего самостоятельно отправился исследовать школу. Нашёл удобную комнату для переодевания с душевой, небольшое помещение с парой автоматов, где можно было перекусить и выпить кофе или другие напитки, семь танцзалов с зеркальными стенами, два спортзала и библиотеку, заполненную книгами по теории и истории классического танца. Там даже тихонько сидели дети и что-то читали, увлечённо водя пальчиками по страницам и шевеля губами.
Хань обнаружил и запертые двери, за которые проникнуть не смог. Быть может, какие-то подсобки. Ну и чёрт с ними. Он пустился в обратный путь, вознамерившись отыскать Кая. В конце концов, он пришёл не просто поглазеть, а поговорить. И желательно, чтобы разговора хватило на полноценную и увлекательную статью.
Сунулся в первый попавшийся зал и столкнулся с дамой лет тридцати, отдававшей какие-то команды группе маленьких детей, выстроившихся у бара ― металлической палки, закреплённой у зеркальной стены. Бар, станок, палка ― приспособление называли по-разному, Хань успел утром вычитать в сети.
― Господин Кай? Он недавно спустился. Загляните в малый класс, это рядом с комнатой отдыха. ― Дама указала направление по коридору. ― Коричневая дверь и коричневый класс. Кажется, он там пока один.
Хань поблагодарил даму и отправился к коричневой двери, отметив по ходу движения, что двери в классы и впрямь разных цветов, а малыши занимались, очевидно, в жёлтом классе.
Он толкнул коричневую дверь и зашёл в пустое помещение, казавшееся большим и светлым из-за зеркальных стен. В левом углу грудой высились свёрнутые маты, стоял стул, и вела в небольшую комнатушку зеркальная дверца, что прямо сейчас была приоткрыта. Кай обнаружился справа от входа. Он сидел на полу и разминал пальцами босые ступни. Хань отметил свободные брюки и просторную кофту с широким вырезом ― и то, и другое тёмного цвета, мешковатое, скрадывавшее очертания фигуры.
Кай посмотрел на него и чуть мотнул головой, чтобы отбросить с глаз длинную чёлку. Хань отвесил поклон и протянул визитку, одновременно поприветствовав Кая и представившись. Кай поднялся с пола и аккуратно взял кусочек картона, постаравшись не соприкоснуться пальцами с Ханем. Хань невольно чуть улыбнулся проявленной заботе ― Кай только что трогал руками свои ноги и явно учёл возможную брезгливость гостя.
― Лу Хань? ― переспросил он почти без акцента, свойственного корейцам. Вероятно, на его произношении сказалась привычка к французскому языку: всё-таки четыре года в Европе ― это немало.
― Да, правильно, ― подтвердил Хань, внимательно разглядывая чуть склонённую голову, пока Кай изучал информацию, изложенную в визитке. ― Если это возможно, я хотел бы побеседовать с вами о вас и о балете, быть может, посмотреть на ваши занятия. Наше издание планирует разместить статью на эту тему в следующем выпуске. Возможно, не одну. Полагаю, нашим читателям это будет интересно.
― Вряд ли я вас заинтересую, но, пожалуй, о балете рассказать смогу, ― отвлёкшись от визитки, ответил Кай и улыбнулся Ханю. У Ханя немедленно вылетело из головы всё то, что он собирался сказать. Он понятия не имел, что Кай умеет улыбаться вот так ― открыто и солнечно. Подобная улыбка на смуглом лице с резкими и довольно мрачными чертами выглядела, как минимум, подлинным чудом, она меняла облик Кая до неузнаваемости: смягчала тяжёлый пронзительный взгляд, скрадывала дерзкую и агрессивную форму подбородка, создавала милые ямочки на щеках и сглаживала хищную горбинку на носу. Если в обычном серьёзном состоянии Кай обладал мрачным очарованием старинного замка с привидениями, то открыто улыбающийся Кай сиял необъяснимой искренностью, даже добротой. Словно два совершенно разных человека.
― Честно говоря, ― неуверенно забормотал немного оклемавшийся Хань, ― я мало знаю о балете. Хотя, наверное, так скажут многие. Поэтому заранее молю вас о снисхождении ― простите моё невежество. Впрочем, чем проще вы будете рассказывать, тем лучше, ― больше читателей смогут проникнуться рассказом.
― Наверное, ― вновь улыбнулся Кай, но уже с долей грусти. ― И что же вы думаете о балете?
Хань думал не о балете, а о своём вчерашнем диагнозе. О зажатости. Прямо сейчас Кай не производил такого впечатления. Едва заметная стеснительность, да, это было, но не зажатость. Хань предположил, что дело в публике. На сцене во время танца ни о какой зажатости речь не шла ― Кай безупречно владел своим телом и демонстрировал как потрясающее мастерство, так и выдающийся артистизм. Во время выступления перед камерами и толпой людей он демонстрировал выдающиеся неловкость и зажатость. Наедине с собеседником он явно чувствовал себя намного комфортнее, пусть и не так, как на сцене во время танца.
Хань сделал пометку в голове ― Каю явно больше по душе одиночество, и он будет менее замкнут именно при беседах тет-а-тет. Машинально Хань выработал собственную стратегию и решил, что придёт в школу ещё не раз. Именно в школу. Во время постановок и официальных интервью беседовать с Каем не стоило ― бессмысленно, потому что Кай будет предельно замкнут и холоден.
― Что я думаю о балете? Ну... ― Хань огляделся и неловко потрогал станок-бар у зеркал. ― Знаете, на первый взгляд всё выглядит очень простым и естественным. То есть, когда я смотрел вот буквально вчера постановку, все на сцене двигались так легко и непринуждённо, движения тоже несложные, но очень красивые. Даже не знаю, как лучше объяснить... Лёгкость?
Хань взглянул на Кая и отметил пляску лукавых искорок в тёмных глазах.
― Хотите попробовать простоту и естественность сами, господин Лу?
― Что?
― Просто попробовать и сравнить своё первое впечатление с личным опытом? ― Кай сунул руки в карманы брюк и улыбнулся немного насмешливо. Это смахивало на вызов, и Хань решил принять его. Было дело, он увлекался танцами и считался весьма неплохим танцором, хотя те виды танцев, которым он отдавал предпочтение, не имели с балетом ничего общего.
― Ну давайте. Есть какие-нибудь основы?
― Конечно. Например, позиции. Для ног и рук. От их выработанности и правильности зависит то, как вы выполните любые па. Можно начать с самого элементарного ― первой позиции. В первой позиции вам нужно расположить ступни так, чтобы они соприкасались пятками и были развёрнуты носками наружу. Получится прямая линия на полу. Как положение ваших плеч. Попробуете? ― Лукавые искорки в глазах Кая танцевали уже зажигательный рок-н-ролл, наводя на мысль о нехилом подвохе.
Хань вздохнул, хотел попробовать изобразить нечто подобное, спохватился, снял пиджак, бросил на стул и торопливо стянул тёплые ботинки. Переступив ногами по полу, он честно соединил пятки вместе и попробовал развернуть ступни носками наружу до образования прямой линии. Пол стремительно полетел ему в лицо. Или лицо ― к полу. В следующий миг Хань осознал, что демонстрирует всем желающим вместо первой позиции явно какую-то другую ― на полу и на четвереньках.
― Это третья позиция? ― сердито пробормотал он себе под нос.
― Боюсь, что нет. Такую позицию в балете точно не изучают, ― прозвучал над головой весёлый низкий голос Кая. ― Попробуете ещё раз? Если хотите, можете воспользоваться палкой и держаться за неё. Вдруг получится лучше?
Хань стиснул зубы, различив ироничные нотки, которые Кай даже не попытался хоть чем-нибудь замаскировать.
― Это из-за моих слов, что на первый взгляд всё выглядит просто? Если что, я не хотел никого обидеть, но то, как вы танцуете, и впрямь кажется простым. Хотя бы для вас.
― Я это прекрасно понял, господин Лу. И я вовсе не издеваюсь над вами, просто хочу, чтобы вы не смотрели, а пробовали сами. Для чистоты восприятия. Но вы выглядите чертовски забавно в своей решимости, и я ничего не могу поделать ― мне весело.
Хань выпрямился и окинул Кая внимательным взглядом. Тому в самом деле было весело настолько, что он напоминал проказливого мальчишку-сорванца.
― Ладно... ― Хань ухватился за палку у зеркал, сосредоточенно сдвинул пятки, медленно развернул носки и вздохнул. Либо прямая линия ни черта не получалась, либо получалась, но Хань тут же терял равновесие и неуклюже заваливался то вперёд, то назад, то вовсе в сторону. От падения его удерживала лишь собственная рука, цеплявшаяся за палку. ― Может, вы хотя бы раз покажете, как это должно быть в идеале?
― Разумеется.
Кай без усилий практически «перетёк» в нужное положение, как капля ртути. Прямая линия из ступней на полу, гордо развёрнутые плечи, величественная осанка, плавные изгибы рук и странная необъяснимая выразительность всего тела. Кай просто стоял в так называемой первой позиции и выглядел... потрясающе. Причём он явно не собирался терять равновесие даже без опоры в виде палки.
― Как вы... Как? В чём секрет? ― усевшись на полу со скрещенными ногами, вопросил озадаченный Хань. Невольно он потёр колено и бедро в верхней части ― мышцы ныли после попыток встать в проклятую первую позицию.
Кай легко сдвинул ногу и одним немыслимо изящным движением сел на пол напротив Ханя, мягко улыбнулся, вновь очаровав тёплой улыбкой, и перешёл к объяснениям:
― Вы когда-нибудь слышали о таком понятии как «выворотность»? Это базовое понятие в классическом танце, хотя, если честно, оно имело отношение, прежде всего, к искусству фехтования, впрочем, фехтование и балет имеют много общего, могу вам потом рассказать подробнее, а пока вернёмся всё-таки к выворотности. Это ключевая способность танцовщика свободно разворачивать ноги от бедра до кончиков пальцев. Есть люди, которые от рождения обладают такой способностью. Другим приходится учиться этому долго и упорно. Но если человек этому не научится, то... Выворотность ― это ключ, необходимость. Именно она даёт телу выразительность и способность выполнять движения просто, легко, естественно и красиво, как вы отметили. Нельзя заниматься классическим танцем, если вы не обрели сначала выворотность. И даже первая позиция, которая создала вам столько трудностей, базируется именно на выворотности.
― Сегодня я узнал о балете четвёртую вещь, ― подытожил Хань с весёлым смешком.
― Какие же знали до этого?
― Вы будете смеяться надо мной и презирать меня, если я вам скажу об этом.
― Даю слово, что не буду ни смеяться, ни презирать, ― пообещал явно заинтригованный Кай.
― Ну... я знал в балете слова балерина, трико и пуанты. Теперь вот буду знать выворотность.
― Не так уж плохо, ― пожал плечами Кай. ― И что вам кажется самым увлекательным из знакомых вам в балете вещей?
― Наверное... пуанты? Вы же умеете?
Ответом Ханю стал громкий смех. Вслед за этим скрипнула дверь, и в класс зашла миловидная девушка в расстёгнутом плаще.
― У вас тут весело, как я вижу. Что тебя так насмешило, Чонин?
― Суро, господин Лу из редакции еженедельника «Суббота» жаждет кое-что увидеть в моём исполнении, ― продолжая смеяться, с трудом сообщил Кай, пока Хань ставил в уме новую галочку и писал в скобочках, что настоящее имя Кая ― Чонин.
― О, «Суббота»! Я всегда покупаю ваш журнал ― он очень милый, ― ярко улыбнулась девушка. ― А что вы хотите увидеть в исполнении Чонина? Это нечто особенное?
― Спасибо, ― непонимающе отозвался на комплимент в адрес журнала Хань и замялся. ― Я говорил о тех штуках... с ленточками... Пуанты. Танец на пуантах.
Суро звонко расхохоталась.
― Вы хотите увидеть танец на пуантах? Вы хотите этого от Чонина? Вы с ума сошли! Танец на пуантах ― это один из основных технических элементов женского классического танца. Женского! Если вы в силах себе представить поддержку, стоя на кончиках пальцев, то я завидую силе вашего воображения, господин Лу. Бедный Чонин! ― Суро опустилась на колени рядом с Каем и обхватила его за плечи по-матерински, заодно погладив по голове. ― Шутки шутками, но вообще это распространённое заблуждение, не тушуйтесь так, господин Лу.
Суро отпустила Кая и протянула Ханю ладошку на европейский манер.
― Ким Суро, балерина. Если вы очень сильно хотите увидеть танец на пуантах, потерпите немного. Я переоденусь, разогреюсь и станцую для вас. Мне всё равно нужно кое-что отрепетировать. Да и Чонин посмотрит, вдруг посоветует что дельное. Подождёте? Я быстро!
И Суро умчалась в маленькую комнатку, плотно прикрыв за собой зеркальную дверь.
― Это Ким Суро. Прима-балерина, ― тихо пояснил Кай, кивнув в сторону комнатки. ― Вам повезло ― первым увидите её репетицию.
― М-м... ― Хань покосился на Кая. ― Простите, но... Чонин?
― Ким Чонин, ― коротко кивнул тот и неохотно продолжил: ― Это моё настоящее имя, но я не использую его на сцене и возле. Кай ― сценический псевдоним. Его достаточно. Настоящим именем пользуются... близкие. Буду вам признателен, господин Лу, если вы не станете использовать в вашей статье моё имя. Мне бы этого не хотелось.
Проблема. Ханю понравилось имя Кая, настоящее имя. Но ему только что предельно ясно дали понять, что называть Кая по имени позволено не всем. И Хань совершенно точно пока не относился к узкому кругу «близких». Для него Ким Чонин оставался Каем. Словно дистанция в вытянутую руку. Можно подойти близко, но нельзя коснуться. Невидимая, но осязаемая граница, которую нельзя преодолеть.
Суро переоделась и разогрелась действительно быстро, после чего Хань внимательно изучал сами пуанты, даже трогал и вертел в руках, смотрел, как Суро надевала их, и как Кай помогал ей, а затем они наслаждались немыслимо грациозным и изысканным танцем Суро на пуантах под негромкие переливы фортепиано, лившиеся из динамиков под потолком.
Ким Суро не отличалась ни высоким ростом, ни выдающейся фигурой. Она, скорее, казалась маленькой и невзрачной в обычной одежде, но в обтягивающих брючках и футболке поражала тренированным телом и непередаваемой пластикой. На пуантах же её пластика и выразительность выходили за обычные пределы и достигали какой-то сказочной отточенности.
― Потрясающе! ― подытожил Хань, когда Суро закончила танец, и от души зааплодировал.
С немного смущённой улыбкой Суро поклонилась и убежала на занятия с группой. Хань остался и хвостом последовал за Каем на занятия для продвинутой группы. Он мало что понимал в том, что происходило вокруг и, наверное, был несколько рассеянным. После занятия Хань осмелился тронуть Кая за плечо и пригласить в ближайшее кафе на лёгкий перекус. Под предлогом короткой беседы о самом Кае. Чтобы их ничто не отвлекало.
― * ―
Кай не горел желанием тратить время на кафе ― это бросалось в глаза, но всё же он ответил согласием. Накинув куртки, они прошлись по улице, присмотрели уютную кофейню и облюбовали угловой столик у окна. Хань заказал себе кофе и пару пирожных, Кай остановился на горячем шоколаде и фруктовом салате.
― Диета?
Кай покачал головой.
― Мне не нужно. Обычно я плотно завтракаю, поэтому в остальное время ем часто, но понемногу.
― Да, мне говорили, что вы мало на что отвлекаетесь и много занимаетесь. Не устаёте?
― Это приятная усталость. Как всегда, если вы занимаетесь чем-нибудь, что вам нравится.
― Расскажите о себе, пожалуйста, ― попросил Хань, когда принесли их заказ.
― Я не мастер рассказывать. ― Кай пожал плечами и помешал ложкой фруктовый салат в стеклянной вычурной вазочке. ― Просто спрашивайте о том, что вас интересует. Мне проще отвечать на вопросы.
― А если мои вопросы вдруг покажутся вам нетактичными? ― Хань постарался заранее подстелить себе соломки, чтобы падать было мягче.
― Я скажу вам об этом, ― хмыкнул Кай, спрятав глаза за длинной чёлкой.
― Значит, вы довольно прямолинейны?
― Мне гораздо чаще говорили, что я прямой, как танк. И это далеко не всегда достоинство. По крайней мере, это раздражает людей куда чаще, чем приходится им по вкусу.
― По-моему, это хорошая черта, ― тихо возразил Хань, повернув чашку с кофе ручкой к себе.
― Как вам угодно, так и считайте.
Хань кивнул, поставив в уме новую галочку ― Кай решителен и прям, и предпочитает расставлять точки над i сразу, при этом он всё равно замкнут и скрытен, потому что «тактика ответов на вопросы» при рассказе о себе свойственна именно скрытным людям ― легко избегать ловушек, фильтровать сведенья и скрывать то, что хочется скрыть. Но Хань был опытным журналистом, поэтому не собирался следовать стандартным процедурам и вопросам. Он мог удивить Кая и не собирался упускать такую возможность. К тому же, ему полагалось написать интересную статью, а Хань любил писать именно интересные и запоминающиеся статьи.
― Вы родились в Корее? В Сеуле?
― Да. Нет.
Ну вот, пожалуйста. Наглядный пример, подтверждавший правильность рассуждений Ханя о Кае. Предельная лаконичность и никакой развёрнутости.
― Откуда же вы, господин Кай? ― сосредоточившись на размешивании кофе, осторожно уточнил Хань. Он терпеливо пережил довольно долгую паузу.
― Южная Чолла, Сунчхон. Не думаю, что вам это что-то говорит.
― Почему? Юг страны, море... Помнится, во время Имчжинской войны именно в Сунчхоне был окружён генерал Кониши Юкинаги после смерти Тоётоми Хидэёши. Я там не был, но кое-что слышал. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом там, как и в Кванчжу, проходили акции протеста, кажется.
Хань вскинул голову и встретил немного задумчивый взгляд Кая. Что ж, хотя бы один балл в свою пользу от Кая он только что заработал.
― А в Сеул вы приехали, чтобы поступить в школу искусств?
Короткий кивок ― и Кай вернулся к салату.
― Когда же вы заинтересовались балетом?
― Ещё в школе. В Сунчхоне. В Сеуле я занимался не только балетом, но балетом я занимался всегда ― одновременно с другими танцевальными направлениями. Балет не зря называют классическим танцем, потому что он даёт самую лучшую базу для любых танцевальных направлений. И даже не совсем танцевальных.
― Что вы имеете в виду?
― Актёрское фехтование. Например. ― Кай тонко улыбнулся.
― Закончили вы школу искусств в девятнадцать, правильно? И сразу же уехали в Европу?
― Поездка была спланирована заранее. Я занимался немного в Италии, во Франции. И провёл более полугода в Копенгагене. В следующем году я начал выступать на сцене. Но не часто. Это было довольно тяжело, поскольку обучение продолжалось одновременно с выступлениями. И я многого не знал и не умел. Только с двадцати двух лет я стал выступать более... насыщенно. И именно тогда меня выделили как солиста, позволив исполнять значительные роли или главные. В течение последнего года я исполнял только главные мужские роли. Но этого мало. Некоторые критики считают, что мне всё ещё недостаёт техничности.
― Зато они считают, что ваши актёрское мастерство и выразительность бесподобны.
Кай тихо поблагодарил за комплимент после очередной паузы.
― Но вас всё равно беспокоит мнение о вашей техничности?
― Немного. Я знаю, что артистизм и выразительность ценятся намного выше, чем безупречная техничность, но идеал в балансе.
― А почему предпочтение отдают артистизму, а не техничности?
― Потому что прекрасная техничность без артистизма ничего не даёт именно в балете. Техничность без умения отыгрывать образ ― это всего лишь спорт. Зритель даже не впечатлится программой танцовщика-техника, потому что в ней не будет ничего, кроме движения. Никакой игры, никаких эмоций. Одни... скажем так, трюки. И всё. Прекрасный техник без артистичности никогда не станет полноценным солистом. Даже как мастер и наставник такой техник стоит немногого, потому что он может научить лишь работе мышц и азам движения, но не танцу в полном смысле слова. Танец... ― Кай оставил ложку в вазочке и сделал глоток горячего шоколада. ― Танец ― это не просто голое движение. Танец ― это осмысленное движение. Как движение и игра вместе. Танец ― это язык движения. В нём есть даже слова и фразы, просто они строятся из движений и жестов, из эмоций. И любой танец ― это история, рассказ или поэма. Только от исполнителя зависит, насколько интересной и прекрасной будет эта история. Или поэма. Тут как с песнями или стихами. Если вы прочтёте стихи с безупречной дикцией, но без выражения, они никого не впечатлят, это будет просто звуковой шум, сотрясение воздуха, но если вы обыграете их голосом и чувствами, они тронут слушателей до глубины души, даже если у вас будут небольшие недостатки в дикции или произношении ― эмоции смогут это сгладить. Теперь понимаете? Высокая техничность тоже нужна, но артистичность нужна ещё больше, потому что без неё высокая техничность ― ничто, мусор, бесполезная трата времени. Кому нужен танец, который доставляет удовольствие лишь самому исполнителю в глубине души и никому больше?
Хань зачарованно смотрел на Кая всё время, пока тот говорил. Он вновь изменился до неузнаваемости, будто согретый музыкой и танцем. Он говорил о том, что искренне любил ― в этом не возникало сомнений. Он говорил о собственной одержимости и смысле своей жизни. И Хань мог поклясться, что видит перед собой самого красивого человека в мире, потому что именно в эти минуты Кай выглядел так, словно танцевал на сцене. И пока он танцевал, он сиял неоспоримой красотой.
― Я впервые слышу такие слова о танце, ― негромко признался Хань, придя в себя. ― И так действительно многое кажется более доступным для понимания. Вы всегда любили танцевать?
― Наверное. Я не задумывался об этом.
― Вы упомянули Копенгаген, когда говорили о своём обучении в Европе. Я говорил, что мало знаю о балете, но даже я в курсе, что русская, французская и итальянская школы ценятся высоко. Однако... Дания? Зачем вы провели в Дании более полугода? Разве балет в Дании способен вам что-то дать? Технику?
Искреннее недоумение Ханя вновь позабавило Кая и зажгло в его глазах озорные искорки.
― Датская школа классического танца не слишком сильна. В отношении женского танца. Зато датская школа известна именами Августа и Антуана Бурнонвилей. Бурнонвили и датская школа ― это практически синонимы пантомимы. Пантомима ― особенность датского балета. Пантомима в Дании не только сочетается с танцем, но иногда даже может преобладать. Помимо пантомимы «стиль Бурнонвиля» отдавал предпочтение мужскому танцу. В датских балетах женские роли были второстепенными, поэтому, например, эта школа никогда не блистала пальцевой техникой. Но датская школа до сих пор остаётся сильнейшей в подготовке именно мужчин-танцовщиков, поэтому я и стремился попасть туда.
― Вот и ответ на вопрос, откуда у вас эта склонность к пантомиме. Я заметил во время интервью. Вы иногда отвечали сначала жестами и мимикой, а только потом словами. По-моему, вам вообще проще говорить языком тела.
Кай оставил слова Ханя без ответа и сосредоточился на салате. Чёрта с два поймёшь, то ли ему не нравятся наблюдения Ханя, то ли он просто не знает, что тут можно сказать, то ли не хочет ничего говорить.
― Можно спросить вас... Быть может, это и нетактично, но всё же... Помимо танцев, на что ещё вы охотно тратите своё время?
― Музыка, книги, занятия по вокалу, море... На многое. Об этом я тоже не задумывался. Люблю собак, но после Европы у меня слишком плотное расписание, чтобы я мог себе позволить вновь завести питомца. Держать же собаку только для того, чтобы её выгуливал кто-то другой, и потом она не узнавала меня... Мне не хочется. Позже, быть может. Когда у меня будет больше времени. Если.
― А как балет влияет на вашу личную жизнь? Если не секрет, конечно. В Европе, насколько я знаю, вас не раз включали в рейтинг самых красивых и сексуальных звёзд. ― Хань нагло импровизировал, но не смог удержаться. Ему действительно было интересно, что Кай ответит, а рейтинги точно имели место ― Хань неплохо знал «кухню» европейской журналистики и их приёмы.
― Это было в Европе. Не здесь. Другие ценности. Меня в большей степени считали, пожалуй, галантным. Впрочем, под этим подразумевали отнюдь не то, о чём вы, скорее всего, думаете. Под этим подразумевали мою склонность к флирту и… яркую сексуальность в рамках сцены.
― Любите флиртовать с дамами и играть? ― располагающе улыбнулся Хань, чтобы подтолкнуть Кая к чуть большей откровенности.
― Скорее да, чем нет.
― Тогда я просто не могу не спросить. Были ли вы влюблены?
― Как и каждый, наверное. Был. Но она была слишком хороша для меня. ― Немного грусти, но ни капли сожаления.
― Это как-то связано с балетом?
― Немного. Но она не была причиной моей увлечённости. Или же была просто одной из множества причин.
― А сейчас как с этим обстоят дела? Вы задумывались о собственной семье?
― Нет. Я недавно вернулся в Корею и сразу подписал контракт. Условия контракта не дают мне права сосредоточиться на чём-то другом, кроме карьеры. Только после истечения срока контракта. Меня это устраивает. На данный момент. Но всё может измениться.
― Почему? ― забеспокоился Хань, забыв о кофе и сластях.
― В танцах у людей нет никаких иных инструментов. Только собственное тело. А травмы ― это не редкость. Если повредить инструмент, заменить его будет нечем. Риск получить травму остаётся всегда. После ― можно преподавать, но не выступать. Конечно, травмы бывают разные. Некоторые позволяют продолжать работу на сцене, некоторые ― нет.
― У вас уже были травмы?
― Были. Первого вида. Это обычно связано со спиной. Иногда это сказывается на выступлениях, но при должном подходе не критично. В крайнем случае, всегда можно прибегнуть к помощи медиков и обезболивающим препаратам. Но, скажем, травма ноги уже будет иметь иные последствия. Например, перелом лодыжки, проблемы с коленом или другими суставами ног. Даже растяжения мышц на ногах могут привести к необратимым последствиям. Танцовщики, как правило, стараются беречь ноги и использовать их на все сто только во время танца. Бывают и такие люди, что после подобных травм продолжают выступать, но это как больно, так и опасно, потому что малейшая оплошность или случайность могут привести к печальному результату в виде инвалидной коляски ― уже безвозвратно и навсегда.
― Ужасно, ― пробормотал Хань, вспомнив о кофе.
― Да, но случается. Танцевальная медицина появилась не так давно, но даже ей не под силу творить чудеса и исправлять роковые случайности. Или не случайности.
― Могу я завтра вновь навестить вас и познакомиться с тем, как обычно проходят занятия для учеников? Интересно посмотреть, что вообще принято делать и как, и для чего.
― Конечно. Если вам это интересно. Вы даже можете попробовать, правда, с начальной группой. Разумеется, если вам не будет неловко торчать среди детей. ― Мягкая насмешка и та самая открытая улыбка, что произвела на Ханя неизгладимое впечатление.
― Не будет. Если вести занятие будете вы. ― Капелька флирта. Кай ведь сам сказал, что любит флиртовать. Правда, он сказал, что любит флиртовать с женщинами, о мужчинах он такого не говорил, но мало ли. И любопытно, какие же у него всё-таки отношения с Чанёлем? В свете упомянутой травмы спины. Если речь шла о пояснице, то это становилось серьёзным препятствием, например, для секса в рецептивной позиции.
Хань потягивал кофе, ждал реакции Кая и изучал его взглядом, отмечая по очередному кругу всякие мелкие детали. Например, гиперподвижность, выражавшуюся даже в сгибании и разгибании пальцев на руках. Кай не умел быть статичным и постоянно менял положение ― даже когда сидел. Пусть это были не всегда полноценные движения, а лишь намёки, но и этого более чем достаточно, чтобы заметить его тягу к импульсам, реакции на звуки или тактильные впечатления.
Перед Ханем сидел сгусток чистой энергии, для которого остановка всё равно что маленькая смерть. Плохо верилось, что Кай способен покорно лежать и ждать прикосновений и ласк или послушно принимать их, позволяя кому-то управлять движениями вместо себя. Плохо верилось, что кто-то другой в состоянии уловить и изучить ритм тела Кая. А если этого не сделать, то доставить ему удовольствие не выйдет. Просто ничего не получится. Хань прекрасно знал это по собственному опыту. И он не представлял, насколько сильно и самоотверженно надо любить, чтобы позволять всё больше ломать своё тело и терпеть постоянную боль от травмы и, как следствие всё той же травмы, неприятные ощущения от близости.
А ведь Кай совершенно не походил на мазохиста и слишком сильно любил танцевать. И это он согревал Чанёля в тот вечер, а не наоборот. Значит ли это, что в их отношениях любил Кай, а Чанёль оставался любимым? Очень может быть. Чем больше Хань смотрел на Кая, чем внимательнее наблюдал, тем больше замечал и узнавал.
Даже их беседа наводила на соответствующие мысли. Кай легко отдал инициативу Ханю, но жёстко ставил границы, выходить за которые не позволялось.
― Ради вас. Я люблю говорить о балете, ― соизволил ответить на флирт Ханя Кай. В нужном ключе. ― Но я слишком строгий наставник. Уверены, что не пожалеете?
Хань привычно поставил галочку в уме ― Кай предпочитал вести и недвусмысленно это только что продемонстрировал.
― Вы лучший, я видел это. Не пожалею. Скажите, а что о вас думают друзья? Скажем, если бы они захотели охарактеризовать вас одним словом и как танцовщика, и как человека... Какое это было бы слово?
Кай всерьёз задумался. Немедленно пальцы заскользили по ручке чашки, по ложке, по поверхности стола, тронули салфетку. О вращающихся почти непрерывно ступнях Хань даже не вспоминал уже и не фиксировал лёгкие повороты и наклоны как головы, так и корпуса, едва заметные «волны» от плеч до бёдер и от бёдер до лодыжек. Игру мышц скрывала просторная одежда, но Хань всё равно улавливал её отголоски так или иначе. Кай сидел напротив, пил горячий шоколад, неторопливо ел фруктовый салат и вёл беседу, но продолжал танцевать при этом. Если не акцентировать на этом внимание, не сразу и заметишь, но Хань акцентировал и видел это чётко и ясно.
«Человек, влюблённый в танец». Да, именно так. И именно так будет называться статья Ханя.
― Наверное... ― Кай задумчиво прикоснулся пальцем к собственной нижней губе ― жест немного наивный, очень детский и ― в то же время ― мягко-эротичный. Хань ни разу в жизни не видел ничего подобного. Кай не соблазнял, он размышлял, но делал это так, что хотелось соблазниться. Этот жест не напоминал об огне и страсти, он напоминал о тепле и нежности, но безумно остро. Хань отпустил на волю собственное воображение и позволил взгляду изучить полную нижнюю губу Кая и прикасавшийся к ней кончик пальца. Если бы он мог, то осторожно сжал бы губу Кая собственными губами, вовлекая в медленный томный поцелуй со вкусом кофе и шоколада. Нежный и чувственный поцелуй, без натиска и пыла, но бесконечно долгий и заставляющий забыть о реальности.
Хань спохватился и переключился на тарелку со сластями, стараясь не глазеть на трогавшего пальцем губу Кая. Этот человек в самом деле умел двигаться и выражать движениями уйму всего такого, что могло свести с ума людей вокруг.
― Наверное, это было бы слово «сентиментальность».
От неожиданности Хань поперхнулся и закашлялся, после сипло уточнил:
― Что?
― Сентиментальность. Мне часто говорили об этом. Кажется, так считают все мои близкие. Они считают меня очень сентиментальным.
― Вы не кажетесь мне таким уж чувствительным, ― честно признался Хань, не заметивший в Кае ни грамма той самой чувствительности или нежности. ― У вас вообще много близких?
― Нет. Скорее, мало.
― И сентиментальным вас считают только они?
― Пожалуй. На что вы намекаете?
― На то, что вы замкнуты сами по себе. Вероятно, с вами не так уж просто наладить отношения. А поскольку близких у вас немного, вы ими дорожите. И только поэтому им кажется, что вы сентиментальны. Они путают ваши расположение к ним, искреннюю заботу и теплоту с чувствительностью. Я так думаю. Простите, просто совершенно не ощущаю вашей сентиментальности за всё время нашего общения. Либо вы и ваши близкие как-то иначе понимаете это слово.
Хань мог бы добавить ещё и соображения, и наблюдения по поводу контроля Каем их беседы, но счёл это лишним. Подобная жёсткость паршиво сочеталась с сентиментальностью. Нет, Хань ни за что не назвал бы Кая сентиментальным. Привязчивым ― возможно, да и то... Кай далеко не ко всем привязывался, лишь к избранным, судя по всему. В конце концов, Кай даже не позволил Ханю называть его настоящим именем. Чонин... Это имя так и просилось на язык, и Ханю приходилось напоминать себе, что он Чонина не знает. Ему дозволено пока узнать лишь Кая.
Удивительный. Влюблённый в танец. Далёкий. И у него уже есть тот, чьи руки он готов всегда согреть собственным теплом. Грустно, но красиво.
― Вы скучаете по родным местам?
― Иногда. Много солнца и много моря. Но когда я танцую, не остаётся ничего плохого или печального.
Кто бы сомневался...
Хань отставил пустую тарелку и с сожалением отметил, что кофе в чашке осталось на пару глотков. И он лихорадочно искал в голове ещё какие-нибудь вопросы, потому что отчаянно не хотел завершать беседу и расставаться с этим удивительным человеком. Кай всё ещё был тайной, загадкой, и Хань желал разгадать его, получить сразу все ответы, чтобы потом забыть и потерять интерес. Это стало бы лучшим выходом, потому что Ханя уже всерьёз беспокоило собственное отношение к Каю.
Нет, он не подозревал себя во влюблённости или прочей подобной чепухе, в конце концов, то, что они оба встречались с парнями, ещё ничего не значило, но само по себе желание задавать Каю вопросы, выходящие за рамки статьи, вызывало у Ханя опасения. Так нельзя, так быть не должно, это вообще неправильно, но это было.
― Что ж, буду рад видеть вас завтра на занятиях. Лучше, если вы оденетесь поудобнее. Спасибо за приглашение и приятную беседу. Всего доброго. ― Кай перехватил инициативу именно тогда, когда Хань ничего подобного не ждал. Предпринять ничего он уже не успел: Кай оставил деньги на столе, накинул куртку и исчез за дверью раньше, чем Хань обрёл дар речи и придумал достойное возражение. Хань заказал ещё чашечку кофе и рассеянно посмотрел в окно.
На другой стороне улицы неприкаянно стоял Чанёль в надвинутой на глаза шапке, и Кай шёл именно к нему. Хань зачарованно следил, как они медленно двигались навстречу друг другу, остановились на миг, не обменявшись и парой слов, и зашагали дальше вместе ― плечом к плечу. Они молчали и просто шли вперёд, но выглядели так, словно делили пополам одни и те же мысли. Люди на улице оглядывались на них. Неудивительно. Эти двое казались странными, но притягательными. И очень тёплыми. Особенно в такой промозглый и хмурый осенний день.
Чанёль и Кай остановились у перехода в ожидании зелёного сигнала, и Хань стал свидетелем поразившего его короткого и странного происшествия. Он увидел, как Чанёль поднял руку, словно хотел то ли приобнять Кая, то ли просто ободряюще похлопать или дотронуться. Но рука Чанёля нерешительно замерла над плечом на несколько секунд, а после бессильно опустилась, так и не коснувшись Кая. Причём Кай ничего этого не заметил. А Хань сожалел, что видел всё это со спины и не мог оценить выражение на лице Чанёля. Теперь ему приходилось гадать, что это вообще было и почему.
Хотя один вывод напрашивался сам: для Чанёля Кай не меньшая загадка, чем для Ханя.
В тот вечер Хань ночевал у себя дома в гордом одиночестве и с выключенным телефоном. Меньше всего он хотел что-то объяснять Минсоку и винить в чём-либо Чонина. То есть, Кая. Чонина он не знал вообще.
И не существовало ни единого основания полагать, что Хань хоть когда-нибудь получит возможность узнать именно Чонина.
Продолжение в комментариях